Она была не красива, не симпатична или мила, нет, она была именно прекрасна! Такие существа рождаются раз в несколько десятков лет — в ней было все так совершенно, что казалось, будто это не живое существо, а картина, нарисованная гениальным художником.
Ее огромные синие глаза, сиявшие на лице совершенных пропорций, как будто спрашивали: «Хочешь меня?», пухлые красные губы обещали множество удовольствий, а стройное тело, на котором не было ни одного прыщика, ни одной морщинки или лишней складки, восхищало любого, кто его видел.
Женщины при взгляде на Данрику теряли дар речи, краснели и бледнели, а потом ночами тихо плакали в подушку, понимая, что таким совершенством им не стать никогда. Мужчины, глядя на нее, млели, заикались, блеяли и, придя домой, набрасывались на своих не первой свежести подруг и начинали истязать их в сексуальном порыве, видя перед собой не привычную женщину, а вот эту невероятную красоту, сошедшее с небес существо высшей расы.
Данрика была послом Аштарата. Прибыв ко двору короля Викантии, она произвела фурор. Все послы обычно были убеленными сединами интриганами, выторговывающими какие-то уступки или соглашения у Аританога Третьего, так что эта женщина, казалось бы, не могла иметь никакого отношения к дипломатическому корпусу, однако имела.
Аританог тоже обратил на нее внимание. Да и как не обратить — даже в Викантии, где обнаженное тело было в порядке вещей, а женщины ходили в очень смелых нарядах, Данрика выделялась так, как будто зашла с нудистского пляжа на городской, — и ведь ей было чего показать! Великолепная фигура, лишенное растительности и морщин тело, а кроме того — ее кожа была совершенно белой, белой как мел, в отличие от смуглых южанок. Одно это притягивало взоры мужчин, падких на экзотику. Как белые мужчины мечтают переспать с негритянкой, чтобы потом горделиво говорить в кругу друзей: «А я вчера провел ночь с одной мулаткой, вы знаете — это что-то особенное!» — и наслаждаться их завистливыми взглядами, заталкивая поглубже в мозг воспоминания о том, что от той на самом-то деле пахло селедкой, а ее пот был каким-то едким и настолько специфическим, что казалось, как будто спал с мускусной крысой…
Император был очень падок на женщин и на экзотику, это великолепно знала Даранисса, посылая к его двору свою четвероюродную правнучатую племянницу Данрику. Но кроме того, он был в высшей степени осторожным. Десять провалившихся мятежей и восемнадцать покушений научили его очень настороженно относиться ко всем новым людям в своем окружении. Особенно после того, как молодая жена одного из родовитых дворян, нырнувшая в его постель и ублажавшая со всем пылом южного темперамента, попыталась воткнуть ему в сердце нож для разрезания фруктов.
Благо нож оказался из тонкого серебра и согнулся при ударе о ребра — впрочем успев выпустить добрую порцию крови из жирной груди владыки Викантии. Девушку допросить не успели, чтобы выяснить, ради чего она попыталась это совершить, — охранник отсек ей голову, вбежав на жалобные крики императора.
Ее муж и ее родственники тоже ничего не смогли сказать — даже когда им надрезали кожу на поясе и содрали вверх, до шеи, завязав над головой страшным кровавым цветком. Их имущество перешло в казну императора, но он был недоволен, так как не знал, кто и зачем нацелил эту девицу на него.
Тут не могло быть двух мнений — женщину подвергли ментальной обработке и отправили, как самонаводящуюся стрелу, чтобы убить Аританога. В связи с такими событиями он не менее месяца присматривался к послу Аштарата, снедаемый желаниями и распаляемый ее улыбками и игривыми позами. Наконец в очередной раз, на пиру по случаю Праздника летнего солнцестояния, посмотрев, как она сидит за столом, как бы невзначай согнув в колене идеальную мраморную ногу и совершенно «случайно» поглаживая напрягшийся сосок, император решил: «Хватит! Если я не трахну эту бабу, то или с ума сойду, или перестану быть мужчиной. Органы от напряжения лопнут, как перезрелый плод под копытом лошади».
Он прислал Данрике приглашение, в котором недвусмысленно предлагал ей прийти во дворец вечерней порой, чтобы обсудить нюансы взаимоотношений между Викантией и Аштаратом, разделить вечернюю трапезу, а заодно полюбоваться закатом и ночным небом. Так император в изысканных выражениях сообщал, что ей предстоит стоять на четвереньках, глядя на садящееся в море солнце, или лежать на спине, на террасе, всматриваясь в ночное небо, пока он пыхтит, пытаясь ввести свой вялый отросток, возбудить который в состоянии только множественный прием специальных лекарств. Эти подробности тоже донесли шпионы, которыми Даранисса наводнила Викантию.
Чувствовать возбуждение при виде красивой женщины — это одно, а вот заставить свое тело работать, если ты его изнуряешь тяжелыми обедами и алкогольно-наркотическим дурманом, — это совсем другое.
Данрика была магом. Очень сильным магом. Такие встречаются нечасто даже в Аштарате, славящемся своими менталистами. Она принадлежала к тому же роду, что и Даранисса, и была почти равна ей по силе — именно почти, иначе сама бы захватила трон этой паучихи и низвергла бы ее на положение рабыни.
Увы, низвергнута была она, а не Даранисса, и ее мозг, как и мозги всех приближенных к трону, подчинялся Великой матери.
Данрика была направлена с одной целью — простой и ясной — захватить мозг императора и управлять им так, как нужно хозяйке. Зачем завоевывать страны и тратить средства, терять своих воинов, когда можно это сделать, просто оккупировав мозг главного в этой стране? А потом через него издавать те указы, которые тебе нужны, творить в этой стране все, что тебе захочется, и никто не будет подозревать, что все эти казни, жертвоприношения были организованы по приказу из совсем другой страны.